Чернокнижник - Страница 33

— Опыт общения? — переспросила Эльга, думая, что ослышалась.

Уилар кивнул.

— Они могут многое рассказать, если их попросить.

— Но они же мертвы!..

— Совершенно верно. Их основное достоинство состоит как раз в том, что они уже скончались. При жизни, как правило, это были довольно непривлекательные личности: воры, убийцы. насильники… После смерти от них гораздо больше пользы, чем до нее.

— Неужели мертвые могут разговаривать?!.

— Смотря кто будет спрашивать. — Уилар усмехнулся. — Впрочем, что касается того случая в Ярне, о котором я тебе рассказываю. меня интересовали не столько сами покойники, сколько та рыба, которую можно выловить с их помощью.

«Ярна? — подумала Эльга. — Там стоит один из крестиков на ею карте…»

Вслух она спросила:

— Что это за рыба?

— В древности существовали различные боги, которые вешали, обезглавливали, оскопляли самих себя, сдирали с себя кожу…

— Для чего?!!

— Чтобы приобрести мудрость. Совершая над собой все эти действия, они — в отличие от людей — не умирали, а переходили в иное качество. Вступая в противоречие с собственной природой, они искали способы выйти за ее пределы. Если ты обладаешь достаточным тэнгамом, достаточно и уверенностью и знаниями, достаточными для того, чтобы понимать язык этих богов, то, найдя людей, умерщвленных схожим способом, ты можешь удостоиться беседы с ними.

— Они… вселяются в покойников? — прошептала Эльга.

— Нет. Ты снова пытаешься все упорядочить. Никто ни в кого не вселяется. Вряд ли ты меня поймешь, но в не котором смысле покойники — это и есть те самые боги. Сам факт их необычной смерти сделал их таковыми.

— Они стали богами после смерти?

— Опять — нет. В данном случае я говорю не о личности казненных, а об их сущности. Эта сущность была подвергнута изменениям: живое стало мертвым. Сущность лишилась одних качеств, зато приобрела другие. Схожими качествами обладают и упомянутые мною боги, но при этом их качества более «первичны» по отношению к нам. Если снова вернуться к моему примеру с повешенными, то для того, чтобы такое общение состоялось, необходимо: приобретение покойником определенных качеств, вызванных самой спецификой казни (я лично воспринимаю казнь через повешенье как своего рода ритуал; мнение палачей и судьи на этот счет меня совершенно не интересует), мое собственное обращение к божеству, и его ответ. Три различных действия, соединенные вместе тэнгамом, разрушают Кельрион и собирают реальность заново, в том виде, к которой я стремлюсь.

— А о чем вы с ними говорили? — спросила Эльга.

Уилар покачал головой.

— Оставим это за рамками беседы. Это уже мои тайны.

— А что такое эти Тайны? Ну сами по себе?

— Этого нельзя объяснить. Кельрион — это зеркало, состоящее из слов… зеркало, которое приковывает к себе наше внимание и не дает увидеть ничего, кроме себя. Но как описать словами то, что по самой своей природе находится за пределами слов? Можно лишь указать на «то», отличающееся от «этого», указать — но не назвать и не описать. Таина — это Тайна. Если тебе удастся выследить ее… поймать в твои силки… нацепить на крючок… тогда у тебя, может быть, будет вкусный ужин… если, конечно, Тайна не искалечит тебя: как и пойманный зверь, Тайна безжалостна к тем, кто празднует победу раньше времени, к тем, кто забывает, что на самом деле охотники за потаенным разгуливают по краю лезвия над бездной. В этой охоте, когда человек выслеживает Тайну, а Тайна в свою очередь выслеживает человека, нет ни правил, ни законов, работающих одинаково всегда и для всех. Есть лишь несколько рецептов — чисто практического порядка. На ярком свету обнаружить Тайну почти невозможно: наше сознание слишком систематизирует окружающий мир, не оставляя никакого места для потаенного. День — это время порядка и смысла, ночь — это время тайн… Освещенное, зримое, понятное лишено потаенности. Невидимое, сокрытое в темноте, пугающе-бессмысленное лишено привычной нам упорядоченности. Мы цепляемся за зеркало слов, за то или иное описание порядка, именуемое Кельрионом, — и до коликов в животе боимся того, в чем приятной нашему сердцу упорядоченности нет. Мы отвергаем, старательно не замечаем «то». Но тьма старше света, потаенное неизмеримо обширнее упорядоченного. И, отвергаемое нами, оно все равно находит способ вернуться к нам — хотя бы в виде снов или кошмаров… в виде беспричинных страхов… даже в виде тех суеверии, которыми мы от него же стараемся отгородиться. Впрочем, — голос Уилара сделался суше, — сомневаюсь, что мои слова значат для тебя больше, чем воронье карканье в лесу. Твой мир абсолютно упорядочен. Тьма — это зло, свет — это добро; так уничтожим всю тьму и будем жить в свете в идеальной гармонии с благим Господином Добра… верно?.. Мир без тайн, мир, полностью отвечающий нашим представлениям о справедливости — то есть мир, упорядоченный настолько, что его способен постичь даже наш убогий разум — мир, где все четко, ясно и понятно…

— Нет.

Эльге показалось, что наступившая тишина звенит, как медные литавры. Во взгляде Уилара промелькнула тень любопытства. Эльга подавила дрожь и произнесла:

— Я увидела кое-что странное. Я… я не знаю, что это.

Уилар приподнял бровь, изображая вежливый интерес.

— Это произошло, когда я шла в гостиницу. Я ни о чем не думала… Вернее, нет, я думала только о том, что увидела… ну об этих женщинах, о виселице… Я ничего вокруг не замечала, просто шла… И тут кто-то взял меня за руку. Я как будто очнулась. Я стояла посреди улицы, а рядом со мной — маленький мальчик. Хорошенький такой, только совсем чумазый. Не знаю почему, но, кажется, я вызвала у него доверие… И он мне говорит: «Там кто-то сидит». Я оглянулась, спрашиваю: «Где?» Тогда он потянул меня за руку. Мы зашли в какой-то полутемный переулок… там было очень грязно… потом там был закуток между домами… все выглядело не совсем обычным…